"Кого боится музей?"

Когда мы говорим о безопасности музеев, то обычно имеем в виду физическую защиту экспонатов, защиту от пожаров, краж, вандализма… Но в то же время существует масса других, «неучтенных» факторов, которые могут угрожать экспонатам, а то и самому музею в не меньшей, если не большей степени. Например, практика изъятия экспонатов государством или популярные в последнее время требования предоставить предметы культа для использования в церковном ритуале. Может ли музей избежать таких ситуаций и что может послужить источником угрозы? Об этом корреспонденту «Директора по безопасности» рассказывает Михаил Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа. 

– Музей изучает вещи, перемещает, показывает их публике и специалистам. Это всегда риск, но именно в нем и состоит смысл существования музея. Поэтому мы должны отрабатывать очень гибкую схему безопасности, защищая музей – и понимая, что вокруг нас люди, которые приходят и уходят, живут и поют песни… От этих песен будут дрожать стекла и сыпаться краска с картин, а мы не можем и не должны это полностью запрещать. (На Дворцовой площади, среди прочего, проводятся рок-концерты. – Прим. ред.). Это сочетание риска и хранения – проблема, в которой состоит специфика музея, и здесь должен быть совершенно другой, особый подход к безопасности.

Государство всегда пытается что-нибудь продать или использовать памятники культуры в интересах страны или государственного аппарата, но не в интересах самой культуры. Это может быть продажа вещей за границу или выдача предметов культа, исходя из каких-то политических соображений. И это нормальная ситуация, потому что музей – это культура, а культура всегда находится в конфликте с государством. То же самое и с церковью. Эти конфликты достаточно часто раздуваются, хотя на самом деле больших причин конфликтовать нет. Да, есть предметы, которые участвовали в церковных ритуалах, и многие из них хранятся в музеях – но при этом нет никакой нужды их выдавать. Это вопрос сохранности и самих вещей, и музеев: все, что вошло в музей, становится частью единого организма, который живет и в хранилищах, и в выставочных залах, и в реставрационных мастерских. И что-то оттуда изъять – значит нанести тяжелую травму музею. Если говорить о взаимоотношениях с церковью, то тут рецепт очень простой: те вещи, которые попали в музей в советское время – они туда не просто «попали», они были спасены. Остальное отправлялось в переплавку. Поэтому, как только начинается разговор в стиле «вы храните краденое» – я его прекращаю. С большей части предметов могут быть сделаны копии – и функционировать в ритуале так же, как и подлинники, которые должны оставаться в музее. А по поводу всего остального вполне можно договориться.

Интересы спонсоров и музеев также могут не всегда совпадать, и для того чтобы конфликтов не возникало, должны быть четкие и ясные договоренности о том, что можно, а чего нельзя. Когда спонсор посещает музей – это одно, а когда он хочет сыграть в нем свадьбу – это совсем другое. У нас так никогда не делается, потому что для нас, для императорской резиденции, одного из крупнейших музеев мира и национальной святыни, это абсолютно неприемлемо. Но Эрмитаж – президентский объект, и на самом высоком уровне нам такое не грозит. На среднем уровне подобные проблемы постоянно существуют, но у нас очень четкие договоренности со спонсорами, и сложностей никогда не возникает.

Угрозу для музея может представлять любой человек, потому что противоречие между хранением и показом – это всегда риск, и несовпадение интересов может возникнуть везде. Может возникнуть конфликт между посетителем и музеем (примитивный пример: человеку холодно, но если ему будет тепло, то картинам от этого будет плохо). Или очередь в кассы: человеку не хочется в ней стоять, а тем временем очередь – регулятор количества людей, находящихся в музее. Есть противопожарные правила, по которым в музее не может находиться большее число народу. И число мест в гардеробе – тоже ограничитель. А человек хочет войти в музей сразу. И возникает конфликт.